Так что с этой стороны мне ничего смертельного не грозит: на какие только безумства ни пойдешь, когда перед тобой открываются такие возможности. При таком повороте событий с мобильной группой, скорее всего, придется расстаться… Но уж с этим-то я как-нибудь смирюсь.

И остается только…

Это слово всплывает само, словно только и ждало момента, когда сможет выскользнуть из той части сознания, где властвуют предчувствия, туда, где смутные подозрения обретают форму и наполняются смыслом.

Эльфы…

Мысль, что приходит в мою голову, заставляет меня затаить дыхание, настолько неожиданной и правдоподобной она является. Тем более что наша незабываемая встреча с внутренним кругом произошла сразу после того, как я передал своей невесте одну из копий приказа на убийство правителя Элильяра.

Думай, Закираль, думай. Где ты мог оставить им зацепку, за которую они потянули. И чего от них можно ждать?

И память, словно верный помощник, подкидывает те мелочи, на которые я не сразу обратил внимание, но которые теперь, при взгляде из казематов, таковыми перестают быть.

Чего стоит то ощущение, от которого я предпочел отмахнуться, что все произошло слишком просто, когда я не взламывал – распутывал защиту коммандера Сарката, как раз и готовящего захват власти у темных эльфов. А то чувство, что за мной потянулась ниточка слежения, когда я покидал его базу, поленившись воспользоваться собственным заклинанием перехода, которое отрубает все, что не относится ко мне самому, и использовал стандартную матрицу.

И единственное, на что я могу рассчитывать, что, если они сунутся в мою лабораторию, где и находятся свидетельства моего несанкционированного появления на чужой базе, одно весьма хитренькое заклинание уничтожит их до того, как подозрения превратятся в уверенность.

Хотя в моем случае это может послужить лишь еще одним доказательством того, что моя щепетильность в отношении секретов Дарианы исчезла: аварийные коды доступа внутренних служб еще никто не отменял. И если я прав, а похоже, что это именно так, то моя следующая встреча с кондером, а возможно и черной жрицей, состоится довольно скоро и будет не столь приятна.

Что ж… И горькая улыбка, которую я не считаю нужным теперь скрывать, касается моих губ. Я столько лет не давал себе возможности расслабиться хотя бы на мгновение, я столько раз пересматривал свой план и проверял его, избегая случайностей, по которым могли сойтись мои ожидания и чужая воля. Я так долго шел, перекраивал, заставлял обстоятельства складываться так, как это было необходимо мне. Я сталкивал умы, знакомил тех, кто должен был сыграть свою роль в моей пьесе. Я создавал ситуации и подбрасывал ключи к разгадкам, и, похоже, сам не заметил, как поддался искушению и забыл об осторожности, которую сам же и возвел в ранг абсолютной, непререкаемой истины. И ошибся там, где не мог, не должен был, не имел права ошибиться.

Не имел права…

И не отчаяние – горечь заполняет меня.

Жаль, бесконечно жаль, до безумия, до глухого стона, до воя, когда от бессилия что-либо изменить хочется биться головой о стену, надеясь собственной кровью залить тоску, что сжимает тисками сердце… Но приходится признать, что я проиграл.

И я сжимаю кулаки, сдерживая невольно выступающие на глаза слезы. Я проиграл. Проиграл тогда, когда до победы оставалось лишь протянуть руку. Когда поцелуй обжег губы, когда ее тело без страха прильнуло к моему, когда из ее души вырвались слова, на которые я даже и рассчитывать не мог: «Береги себя для меня».

Я проиграл.

И не утешением, молитвой, которая никогда еще не вырывалась из моей души. Словами, каждое из которых стоит того мига, когда мы были вместе. Искрой в черной бездне, которой мне предстоит стать, закончив этот путь…

Я люблю тебя.

И чуть тише, лишь для самого себя, не оправдываясь – принимая как данность, от которой уже не убежать.

Прости… Я не смог себя уберечь.

Дернулась, чуть скрипнув, тяжелая дверь. Щель, что отделяла мою жизнь от моей будущей смерти, стала шире, и в ней мелькнул край чужого набиру. Я опустил ноги с возвышения и встал на пол, выпрямив спину и откинув голову.

Я, алтар рода Ночных, проиграл и готов уйти в Хаос. С честью и достоинством истинного черного воина…

Но это не значит, что я готов сдаться.

Глава 17

Рае

– Рае, ты что-то знаешь?

Грива густых длинных волос, не стянутая по обыкновению кожаным ремешком, упала на его лицо, когда он склонил голову, всматриваясь в мои глаза.

Я попыталась качнуть головой, но, заметив, как его взгляд подернулся смесью ярости и боли, поняла: пришло время, когда эту тайну должен узнать еще один. Потому что оскорбить недоверием того, кто уже давно разделил со мной свою душу, я не могу.

– Ты уверен, что хочешь об этом знать?

Я поднялась с кровати, нисколько не стесняясь своей наготы, но и не рассчитывая, что мое тело, которое он так любит, сможет смягчить предстоящий нам разговор. Накинула на плечи бирюзовый халат, что лежал рядом на ночном столике, и встряхнула головой, позволяя кольцам волос рассыпаться по моей спине.

И только после этого обернулась к Аарону, который продолжал сидеть на краешке постели, даже не посчитав нужным прикрыться простыней, и приподняла бровь, напоминая о том, что мой вопрос уже прозвучал.

– Скажи, – он продолжал смотреть куда-то мимо меня, но я была уверена – он замечает отражение каждого чувства, что проявляется на моем лице, – почему ты согласилась стать моей женой? Из-за Таши? Но я мог назвать ее принцессой и без той жертвы, на которую ты идешь. Ведь быть женой демона, не будучи самой демонессой, – не самое приятное времяпровождение. Или ты хочешь повлиять на мое мнение о Закирале? Но я был заинтересован в нем и до того, как его имя несколько раз срывалось с твоих губ. Так почему?

Вот ведь не думала я, что после того как отвечу на этот вопрос сама себе, терзаясь сомнениями и разрывающими меня на части желаниями, мне придется сделать это и для него. Но похоже, что если этого не произойдет, то та трещина, что уже прошла между нами, рано или поздно разрушит наше счастье.

Вот только… И я сжимаю губы, сдерживая слезы. Разве можно объяснить словами, как тает душа под его руками? Как охватывает всепоглощающее чувство уверенности только от того, что ты знаешь: достаточно ему просто оказаться рядом, чтобы все проблемы, все тревоги оставили тебя без единого следа своего пребывания. Разве можно поведать о тех бессонных ночах, когда его имя застывало коркой на стянутых горячечным бредом губах? Разве можно рассказать, что каждый раз, когда я всматривалась в черные зрачки дочери, вспоминала о нем, мечтая лишь о том, чтобы оказаться с ним рядом, хотя и понимая, что вряд ли этому суждено когда-нибудь случиться.

И вот теперь, когда несбыточные грезы почти стали явью, он задает мне этот вопрос. И винить в этом кого-либо, кроме себя самой, нельзя. Потому что там, где есть любовь, не должно быть недоверия и не может быть никаких тайн, даже тех, что грозят это чувство погубить.

Но теперь, когда яд недоверия уже плещется в его крови, вряд ли я смогу найти те слова, которые бы доказали ему: я согласилась стать его женой лишь потому, что это одно из того немногого в моей жизни, чего я хочу со всей искренностью и ради чего готова пожертвовать многим. И даже сделать то, на что он сам вряд ли бы для меня решился.

Я подхожу к нему и опускаюсь перед ним на колени, не обращая внимания на те противоречивые чувства, что плещутся в глубине его глаз.

– Я не буду тебя ни в чем убеждать. Как и объяснять тебе я ничего не буду. Вот – я. Вот – моя душа, которую я готова открыть тебе. Со всем, что живет в ней: с тем, что мне дорого, что вызывает мою ненависть, со всеми моими страхами и надеждами. Я не буду скрывать от тебя ничего: ни того, чем я могу гордиться, ни того, что вызывает у меня стыд. А ты решишь сам, достаточно ли этого, чтобы возникшие у тебя сомнения ушли и никогда уже больше не вернулись.